телеканал ДОЖДЬ/Мария Гулиа

Казнин: В пояснительной записке сказано, что англо-американская модель чуждая традиционному российскому уголовному процессу. Хорошо, она чуждая, а какая модель близка традиционному российскому уголовному процессу?

Резник: Дурят нашего собрата-гражданина. Вы правильно упомянули главу Следственного комитета, поскольку этот депутат, который внес проект, как Юрист он никто и звать его никак. Это давняя идея Александра Ивановича. Не знаю, где его замкнуло, но в данном случае он озабочен совсем другим – он хочет строить суд де-юре.

Де-факто он в этом строю находится уже с органами обвинения. Проект, очевидно, неконституционен, он ликвидирует сразу два конституционных принципа — презумпцию невиновности и принцип состязательности. Постараюсь объяснить на двух фактах.

Никакой такой абстрактной истины, объективной в уголовном процессе нет, в отличие от поиска истины, а истина — соответствие тому, что было в действительности, науке. Что происходит у нас в уголовном процессе? Есть подозрение, что совершается преступление.

Понятно, что возбуждается дело, идет расследование, много месяцев (а то и лет) устанавливается человек, который привлекаетсяк уголовной ответственности. И на каком-то этапе, спустя годик-полтора, под тяжким преступлением он сидит, естественно. Следствие называется предварительным. Вот Александр Иванович все-таки занимает об этом. Почему? Оно предваряет судебное разбирательство.

Только суд может констатировать виновность человеку, его осудить. Направляют дело прокурору, который должен поддерживать обвинение в суде. И Прокурор утверждает обвинительное заключение. Говорит: «Все, хоп, молодцы ребята, собрали доказательство, я иду в суд, я там этого мерзавца разоблачу». А в суде выясняется, что разрушается доказательственная база.

Оказываются доказательства дефектные, противоречивые, извините меня, вообще искусственно созданные. И вот в таком случае Презумпция невиновности говорит – ежели ты-прокурор не доказал обвинение, то в таком случае должен постанавливаться оправдательный приговор. Что предлагает этот депутат и что предлагает Александр Иванович? Вернуть  институт направления дела на доследование.

• Казнин: А сейчас нет этого?
• Резник: Конечно, нет.
• Казнин: Сейчас не направляют дело на доследование?

Резник: По мотивам неполноты, понимаете, да? Можно отправить на исправление технических дефектов, например, не было переводчика.

В таком случае, считает Александр Иванович и эти депутаты, что нужно сделать: суд, обнаруживая, что доказательств обвинения недостаточно, он не выносит оправдательный приговор. Он говорит: «Так, знаешь что, прокурор, плохо искали вы там. Вот ищите, может быть, что-то найдете.

А, может, вообще не в том месте искали. Может, искали, где светлей, может, еще кого-то найдете». Значит, оправдательный приговор не постанавливается…

Казнин: Он в СИЗО.

Резник: Он продолжает сидеть, но следствие начинает поиск истины. Истины такой абстрактной нет, есть столкновение двух позиций обвинения и защиты. Есть противоречие двух суждений противоположных — обвиняемый виновен и обвиняемый невиновен. И вот презумпция невиновности говорит, что недоказанная виновность приравнивается к доказанной невиновности.

Почему? Сомнения, которые остались после того, как следствие прошло, прокурор там все доказывал и доказывал, тем не менее, остались сомнения. И вот эти сомнения должны толковаться в пользу обвиняемого. Я улыбнулся. Презумпция невиновности этому депутату не нравится, ему хочется подкорректировать. Вообще-то презумпция невиновности и ее формула существует с 1789 года.

Впервые она была в Декларации прав человека и гражданина французской. И в таком виде она существует во всех международных актах – Декларации прав человека, Пакта в гражданских политических правах, Европейская конвенция по защите прав человека и в нашей Конституции. Но это не устраивают предварительное следствие.

Почему? По той причине, что они вообще хотят ликвидировать возможность оправдания человека в суде.

Казнин: Сейчас ведь и так оправдательных приговоров минимальное количество.

Резник: Я уточню. Действительно, в профессиональном суде оправдание — редкие гости.  В данном отношении я поэтому и оговорился, что де-факто наш суд находится в этом строю, но все-таки нужно де-юре его включить.

Казнин: Это и есть, по вашему мнению, включение де-юре?

Резник: Естественно. Давайте представим себе: вы – прокурор, вы не доказали мне, судье, что человек виновен, и я, смотря в ваши глаза преданно, говорю: «Я посылаю опять вам дело, поищите».

То есть суд из органа правосудия превращается в орган обвинения. Какие доказательства нужно собрать, как считает суд? Невиновности? Не надо собирать доказательства невиновности, человек считается невиновным.

Он пришел в суд уже невиновным.

Казнин: Это одна из строк в этой пояснительной записке про возвращение дела на доследование, но ведь в первую очередь речь идет о роли судьи, о том, что он теперь сможет устанавливать эту самую истину. Я просто предполагаю.

Резник: Такой абстрактной истины у нас нет. Предлагается судье принять участие в раскрытии преступления, в изобличении виновного.

Казнин: Или в оправдании.

Резник: Стоп. В оправдании момент такой. Если бы вам я так сказал: «Вот я не буду вас оправдывать, потому что вы не можете доказать свою невиновность». Как вы к этому отнесетесь? Можно доказать позитивно, что человек что-то совершил, но очень редко можно доказать, что человек ничего не совершал.

Единственное позитивное доказательство, которое полностью говорит, что человек невиновен — это Алиби. Вы говорите: «Как? Я был в другом городе», подтверждается. Вот у нас был такой институт возвращения дела на доследование в советском правосудии.

Кстати, понятие истины не было в УПК, но был принцип полного, объективного, всестороннего исследования материалов дела, и эта задача – раскрыть преступление и изобличение виновного — ставилась перед оперативными работниками следствием, прокуратурой и, заметьте,  судом. Это называется инквизиционный или следственно-розыскной тип судопроизводства.

А состязательный основан на том, что функции разграничены: вот — орган обвинения, вот — защита. И суд для того, чтобы быть справедливым судом, решает спор между этими двумя сторонами. Наше УПК, они же просто морочат головы людям и воспрещают суду задавать вопросы. После того, как совершили допрос стороны, суд по своей инициативе может назначать экспертизу, осмотры определенные.

То есть суд, извините, вовсе не со связанными руками в этом отношении. Но они хотят, чтобы суд под ручку с этим обвинением шел. Помните, как в фильме Абуладзе, как прокурор и судья вместе играют «Польку бабочку», а обвиняемый осуждается.

Казнин: Ссылаются на то, что это романо-германская, более близкая нам модель. Это я читаю пояснительную записку.

Резник: Морочат они головы. Понимаете, о чем речь идет? Есть такое слово «истина», повторяю, и в уголовно-процессуальном уложении Российской империи. Что это означает? Вот я говорю вам, что пока нет конкретного человека, разные версии выдвигаются, кто совершил.

Очень часто раскрывают преступления, дальше появляется конкретный Иванов, его берут, его сажают, говорят: «Мы считаем, что ты совершил преступление». Дальше направляют дело в суд. Извините, какой суд, германский, итальянский может направить дело на доследование и сказать: «Вы плохо искали»? Нет такого суда в Европе, понимаете, какая ситуация.

Может быть, ситуация изменения обвинений в суде, изменения квалификации – это самостоятельный вопрос.

Казнин: Это тоже есть в пояснительной записке.

Резник: Минуточку, это немножко другое. Наш Конституционный суд, который я очень позитивно оцениваю в целом его деятельность, он дал петуха недавно там. Но это не имеет отношений к нашему непосредственному вопросу.

То есть вы понимаете, да, что суд не может остаться органом правосудия, который решает спор между обвинением и защитой, он превращается в орган обвинения. Они говорят: «Как? Вот бывает, что защитники халтурят, они не защищают и прочее».

Обязанность доказывания не лежит на стороне защиты. Знаете, говорят: «Адвокат должен быть активен». Я отвечаю: «Адвокат не активный и не пассивный, он другой».

Вот есть дела (я говорю, как, наверное, не последний Защитник в этой стране), когда нужно активно работать адвокату, а есть дела, в которых я просто сижу и смотрю на прокурора…

Казнин: И это работает на вас.

Резник: Этот идиот сделает все. В таком случае у английских адвокатов втакого рода делах есть одна фраза, барристер встает и произносит фразу: «Ваша честь, или присяжные, обвинение не стоит ответа». Думаю, что Александр Иванович об этом знает. Но этот депутат вряд ли что-то в процессе соображает.

Казнин: Идеальную ситуацию представим – независимый суд, независимый судья. Вот если он будет пользоваться этим законом.

1. Резник: Каким?
2. Казнин: Который сейчас внесен …
3. Резник: Минуточку, вот конкретно. Он может пользоваться, в таком случае, если судья…
4. Казнин: Вот нет этой связки Прокуратура, Следственный комитет и суд.

Резник: Я могу вам сказать. Наверное, 2% оправдательных, даже точнее надо высчитывать, говорят, что 1%.

Казнин: Говорят, 1%.

Резник: Потому что половина дел у нас разрешается в особом порядке, когда нет спора между обвинением и защитой. А если отталкиваться от этих дел, в которых обвиняемый виновность не признает… Что такое 2%? В судах присяжных 20%.

Почему? Профессиональный судья изначально заряжен на обвинение, но этого мало Следственному комитету, понимаете, какая ситуация. Их травмируют этот ничтожный процент оправдания. Они говорят: «Суд, ты нам помоги. Что ты нас позоришь? Мы же прокуратура, следствие, мы столько работали».

А судья говорит: «Стоп, два года вы расследовали и ничего не собрали».

Казнин: Генри Маркович, вы исходите из того, что Следственный комитет и прокуратура травмирует, а если исходить из обратного, что пытаются изменить что-то в лучшую сторону. Я просто пытаюсь понять сейчас логику. Если не брать за основу то, что вы говорите.

Резник: Да нет…

Казнин: То есть, нет этого?

Резник: Вы поймите, их не интересуют никакие принципы, истины, состязательности. Ими движет интерес определенный, чтобы суд фактически участвовал вместе с ними в изобличении обвиняемого.

Казнин: Сейчас и так очень много на это жалоб.

Резник: Я написал статью, такую большую статью, она опубликована в «Библиотеке криминалиста» — это такой журнал. Извините за саморекламу, просто на нее ссылаюсь, самоцитирую. Я написал так: «Институт объективной истины как прикрытие репрессивности правосудия».

Я закончил статью таким образом, что всего 1% травмирует наших пинкертонов. Какие все-таки нежные души у наших следователей. Понимаете, речь идет вот о чем. Я не устаю повторять, был такой известный юрист, лорд, он говорил так: «Большое заблуждение делить дела на черное и белое.

Значительная часть дела — серая». Вот что такое доказательство в уголовном процессе? 95% — показания людей. Эти средства изначально не настолько совершенны, чтобы во всех случаях устанавливать эту самую истину, то есть просто констатировать, было или не было.

Что делать вот с этими, с этой категорией дел? По презумпции невиновности…

Казнин: Оправдывать.

Резник: Разумеется. А они хотят: «Нет, вы толкуйте в нашу пользу. Вы войдите в наше положение, нам тяжело, эти обвиняемые, виновные, если они признают, защитников там нанимают, эти адвокаты страшные». Посмотрите, что сейчас происходит в отношении адвоката Мурата Мусаева.

Казнин: Еще дождемся принятия или неприятия этого законопроекта.

Резник: Я исключаю принятие закона. Я вообще по жизни пессимист, но в данном случае я полагаю, что там есть юристы все-таки, которые не подвергнут себя, извините, себя такому позору.

Генри Резник: Бастрыкин пролоббировал Закон, который превратит суды в органы обвинения

Член Общественной палаты, президент Адвокатской палаты Москвы Генри Резник объяснил Дмитрию Казнину, почему внесенный в Госдуму законопроект об объективной истине ставит своей целью сделать суды их органов правосудия в органы обвинения.

Интервью телеканала «Дождь»

Казнин: В пояснительной записке сказано, что англо-американская модель чуждая традиционному российскому уголовному процессу. Хорошо, она чуждая, а какая модель близка традиционному российскому уголовному процессу?

Резник: Дурят нашего собрата-гражданина. Вы правильно упомянули главу Следственного комитета, поскольку этот депутат, который внес проект, как юрист он никто и звать его никак. Это давняя идея Александра Ивановича. Не знаю, где его замкнуло, но в данном случае он озабочен совсем другим – он хочет строить суд де-юре. Де-факто он в этом строю находится уже с органами обвинения.

Проект, очевидно, неконституционен, он ликвидирует сразу два конституционных принципа — презумпцию невиновности и принцип состязательности. Постараюсь объяснить на двух фактах. Никакой такой абстрактной истины, объективной в уголовном процессе нет, в отличие от поиска истины, а истина — соответствие тому, что было в действительности, науке.

Что происходит у нас в уголовном процессе? Есть подозрение, что совершается преступление. Понятно, что возбуждается дело, идет расследование, много месяцев (а то и лет) устанавливается человек, который привлекаетсяк уголовной ответственности. И на каком-то этапе, спустя годик-полтора, под тяжким преступлением он сидит, естественно. Следствие называется предварительным.

Вот Александр Иванович все-таки занимает об этом. Почему? Оно предваряет судебное разбирательство. Только суд может констатировать виновность человеку, его осудить. Направляют дело прокурору, который должен поддерживать обвинение в суде. И прокурор утверждает обвинительное заключение.

Говорит: «Все, хоп, молодцы ребята, собрали доказательство, я иду в суд, я там этого мерзавца разоблачу». А в суде выясняется, что разрушается доказательственная база. Оказываются доказательства дефектные, противоречивые, извините меня, вообще искусственно созданные.

И вот в таком случае презумпция невиновности говорит – ежели ты-прокурор не доказал обвинение, то в таком случае должен постанавливаться оправдательный приговор. Что предлагает этот депутат и что предлагает Александр Иванович? Вернуть  институт направления дела на доследование.

• Казнин: А сейчас нет этого?
• Резник: Конечно, нет.
• Казнин: Сейчас не направляют дело на доследование?

Резник: По мотивам неполноты, понимаете, да? Можно отправить на исправление технических дефектов, например, не было переводчика.

В таком случае, считает Александр Иванович и эти депутаты, что нужно сделать: суд, обнаруживая, что доказательств обвинения недостаточно, он не выносит оправдательный приговор. Он говорит: «Так, знаешь что, прокурор, плохо искали вы там. Вот ищите, может быть, что-то найдете.

А, может, вообще не в том месте искали. Может, искали, где светлей, может, еще кого-то найдете». Значит, оправдательный приговор не постанавливается…

Казнин: Он в СИЗО.

Резник: Он продолжает сидеть, но следствие начинает поиск истины. Истины такой абстрактной нет, есть столкновение двух позиций обвинения и защиты. Есть противоречие двух суждений противоположных — обвиняемый виновен и обвиняемый невиновен. И вот презумпция невиновности говорит, что недоказанная виновность приравнивается к доказанной невиновности.

Почему? Сомнения, которые остались после того, как следствие прошло, прокурор там все доказывал и доказывал, тем не менее, остались сомнения. И вот эти сомнения должны толковаться в пользу обвиняемого. Я улыбнулся. Презумпция невиновности этому депутату не нравится, ему хочется подкорректировать. Вообще-то презумпция невиновности и ее формула существует с 1789 года.

Впервые она была в Декларации прав человека и гражданина французской. И в таком виде она существует во всех международных актах – Декларации прав человека, Пакта в гражданских политических правах, Европейская конвенция по защите прав человека и в нашей Конституции. Но это не устраивают предварительное следствие.

Почему? По той причине, что они вообще хотят ликвидировать возможность оправдания человека в суде.

Казнин: Сейчас ведь и так оправдательных приговоров минимальное количество.

Резник: Я уточню. Действительно, в профессиональном суде оправдание — редкие гости.  В данном отношении я поэтому и оговорился, что де-факто наш суд находится в этом строю, но все-таки нужно де-юре его включить.

Казнин: Это и есть, по вашему мнению, включение де-юре?

Резник: Естественно. Давайте представим себе: вы – прокурор, вы не доказали мне, судье, что человек виновен, и я, смотря в ваши глаза преданно, говорю: «Я посылаю опять вам дело, поищите».

То есть суд из органа правосудия превращается в орган обвинения. Какие доказательства нужно собрать, как считает суд? Невиновности? Не надо собирать доказательства невиновности, человек считается невиновным.

Он пришел в суд уже невиновным.

Казнин: Это одна из строк в этой пояснительной записке про возвращение дела на доследование, но ведь в первую очередь речь идет о роли судьи, о том, что он теперь сможет устанавливать эту самую истину. Я просто предполагаю.

Резник: Такой абстрактной истины у нас нет. Предлагается судье принять участие в раскрытии преступления, в изобличении виновного.

Казнин: Или в оправдании.

Резник: Стоп. В оправдании момент такой. Если бы вам я так сказал: «Вот я не буду вас оправдывать, потому что вы не можете доказать свою невиновность». Как вы к этому отнесетесь? Можно доказать позитивно, что человек что-то совершил, но очень редко можно доказать, что человек ничего не совершал.

Единственное позитивное доказательство, которое полностью говорит, что человек невиновен — это алиби. Вы говорите: «Как? Я был в другом городе», подтверждается. Вот у нас был такой институт возвращения дела на доследование в советском правосудии.

Кстати, понятие истины не было в УПК, но был принцип полного, объективного, всестороннего исследования материалов дела, и эта задача – раскрыть преступление и изобличение виновного — ставилась перед оперативными работниками следствием, прокуратурой и, заметьте,  судом. Это называется инквизиционный или следственно-розыскной тип судопроизводства.

А состязательный основан на том, что функции разграничены: вот — орган обвинения, вот — защита. И суд для того, чтобы быть справедливым судом, решает спор между этими двумя сторонами. Наше УПК, они же просто морочат головы людям и воспрещают суду задавать вопросы.

После того, как совершили допрос стороны, суд по своей инициативе может назначать экспертизу, осмотры определенные. То есть суд, извините, вовсе не со связанными руками в этом отношении. Но они хотят, чтобы суд под ручку с этим обвинением шел. Помните, как в фильме Абуладзе, как прокурор и судья вместе играют «Польку бабочку», а обвиняемый осуждается.

Казнин: Ссылаются на то, что это романо-германская, более близкая нам модель. Это я читаю пояснительную записку.

Резник: Морочат они головы. Понимаете, о чем речь идет? Есть такое слово «истина», повторяю, и в уголовно-процессуальном уложении Российской империи. Что это означает? Вот я говорю вам, что пока нет конкретного человека, разные версии выдвигаются, кто совершил.

Очень часто раскрывают преступления, дальше появляется конкретный Иванов, его берут, его сажают, говорят: «Мы считаем, что ты совершил преступление». Дальше направляют дело в суд. Извините, какой суд, германский, итальянский может направить дело на доследование и сказать: «Вы плохо искали»? Нет такого суда в Европе, понимаете, какая ситуация.

Может быть, ситуация изменения обвинений в суде, изменения квалификации – это самостоятельный вопрос.

Казнин: Это тоже есть в пояснительной записке.

Резник: Минуточку, это немножко другое. Наш Конституционный суд, который я очень позитивно оцениваю в целом его деятельность, он дал петуха недавно там. Но это не имеет отношений к нашему непосредственному вопросу. То есть вы понимаете, да, что суд не может остаться органом правосудия, который решает спор между обвинением и защитой, он превращается в орган обвинения.

Они говорят: «Как? Вот бывает, что защитники халтурят, они не защищают и прочее». Обязанность доказывания не лежит на стороне защиты. Знаете, говорят: «Адвокат должен быть активен». Я отвечаю: «Адвокат не активный и не пассивный, он другой».

Вот есть дела (я говорю, как, наверное, не последний защитник в этой стране), когда нужно активно работать адвокату, а есть дела, в которых я просто сижу и смотрю на прокурора…

Казнин: И это работает на вас.

Резник: Этот идиот сделает все. В таком случае у английских адвокатов втакого рода делах есть одна фраза, барристер встает и произносит фразу: «Ваша честь, или присяжные, обвинение не стоит ответа». Думаю, что Александр Иванович об этом знает. Но этот депутат вряд ли что-то в процессе соображает.

Казнин: Идеальную ситуацию представим – независимый суд, независимый судья. Вот если он будет пользоваться этим законом.

1. Резник: Каким?
2. Казнин: Который сейчас внесен …
3. Резник: Минуточку, вот конкретно. Он может пользоваться, в таком случае, если судья…
4. Казнин: Вот нет этой связки прокуратура, Следственный комитет и суд.

Резник: Я могу вам сказать. Наверное, 2% оправдательных, даже точнее надо высчитывать, говорят, что 1%.

Казнин: Говорят, 1%.

Резник: Потому что половина дел у нас разрешается в особом порядке, когда нет спора между обвинением и защитой. А если отталкиваться от этих дел, в которых обвиняемый виновность не признает… Что такое 2%? В судах присяжных 20%.

Почему? Профессиональный судья изначально заряжен на обвинение, но этого мало Следственному комитету, понимаете, какая ситуация. Их травмируют этот ничтожный процент оправдания. Они говорят: «Суд, ты нам помоги. Что ты нас позоришь? Мы же прокуратура, следствие, мы столько работали».

А судья говорит: «Стоп, два года вы расследовали и ничего не собрали».

Казнин: Генри Маркович, вы исходите из того, что Следственный комитет и прокуратура травмирует, а если исходить из обратного, что пытаются изменить что-то в лучшую сторону. Я просто пытаюсь понять сейчас логику. Если не брать за основу то, что вы говорите.

Резник: Да нет…

Казнин: То есть, нет этого?

Резник: Вы поймите, их не интересуют никакие принципы, истины, состязательности. Ими движет интерес определенный, чтобы суд фактически участвовал вместе с ними в изобличении обвиняемого.

Казнин: Сейчас и так очень много на это жалоб.

Резник: Я написал статью, такую большую статью, она опубликована в «Библиотеке криминалиста» — это такой журнал. Извините за саморекламу, просто на нее ссылаюсь, самоцитирую. Я написал так: «Институт объективной истины как прикрытие репрессивности правосудия».

Я закончил статью таким образом, что всего 1% травмирует наших пинкертонов. Какие все-таки нежные души у наших следователей. Понимаете, речь идет вот о чем. Я не устаю повторять, был такой известный юрист, лорд, он говорил так: «Большое заблуждение делить дела на черное и белое.

Значительная часть дела — серая». Вот что такое доказательство в уголовном процессе? 95% — показания людей. Эти средства изначально не настолько совершенны, чтобы во всех случаях устанавливать эту самую истину, то есть просто констатировать, было или не было.

Что делать вот с этими, с этой категорией дел? По презумпции невиновности…

Казнин: Оправдывать.

Резник: Разумеется. А они хотят: «Нет, вы толкуйте в нашу пользу. Вы войдите в наше положение, нам тяжело, эти обвиняемые, виновные, если они признают, защитников там нанимают, эти адвокаты страшные». Посмотрите, что сейчас происходит в отношении адвоката Мурата Мусаева.

Казнин: Еще дождемся принятия или неприятия этого законопроекта.

Резник: Я исключаю принятие закона. Я вообще по жизни пессимист, но в данном случае я полагаю, что там есть юристы все-таки, которые не подвергнут себя, извините, себя такому позору.

Нашли ошибку? Выделите текст, нажмите ctrl+enter и отправьте ее нам.

Генри Резник: Бастрыкин пролоббировал закон, который превратит суды в органы обвинения

Член Общественной палаты, президент Адвокатской палаты Москвы Генри Резник объяснил Дмитрию Казнину, почему внесенный в Госдуму законопроект об объективной истине ставит своей целью сделать суды их органов правосудия в органы обвинения.

Интервью телеканала «Дождь»

Казнин: В пояснительной записке сказано, что англо-американская модель чуждая традиционному российскому уголовному процессу. Хорошо, она чуждая, а какая модель близка традиционному российскому уголовному процессу?

Резник: Дурят нашего собрата-гражданина. Вы правильно упомянули главу Следственного комитета, поскольку этот депутат, который внес проект, как юрист он никто и звать его никак. Это давняя идея Александра Ивановича. Не знаю, где его замкнуло, но в данном случае он озабочен совсем другим – он хочет строить суд де-юре. Де-факто он в этом строю находится уже с органами обвинения.

Проект, очевидно, неконституционен, он ликвидирует сразу два конституционных принципа – презумпцию невиновности и принцип состязательности. Постараюсь объяснить на двух фактах. Никакой такой абстрактной истины, объективной в уголовном процессе нет, в отличие от поиска истины, а истина – соответствие тому, что было в действительности, науке.

Что происходит у нас в уголовном процессе? Есть подозрение, что совершается преступление. Понятно, что возбуждается дело, идет расследование, много месяцев (а то и лет) устанавливается человек, который привлекаетсяк уголовной ответственности. И на каком-то этапе, спустя годик-полтора, под тяжким преступлением он сидит, естественно. Следствие называется предварительным.

Вот Александр Иванович все-таки занимает об этом. Почему? Оно предваряет судебное разбирательство. Только суд может констатировать виновность человеку, его осудить. Направляют дело прокурору, который должен поддерживать обвинение в суде. И прокурор утверждает обвинительное заключение.

Говорит: «Все, хоп, молодцы ребята, собрали доказательство, я иду в суд, я там этого мерзавца разоблачу». А в суде выясняется, что разрушается доказательственная база. Оказываются доказательства дефектные, противоречивые, извините меня, вообще искусственно созданные.

И вот в таком случае презумпция невиновности говорит – ежели ты-прокурор не доказал обвинение, то в таком случае должен постанавливаться оправдательный приговор. Что предлагает этот депутат и что предлагает Александр Иванович? Вернуть  институт направления дела на доследование.

• Казнин: А сейчас нет этого?
• Резник: Конечно, нет.
• Казнин: Сейчас не направляют дело на доследование?

Резник: По мотивам неполноты, понимаете, да? Можно отправить на исправление технических дефектов, например, не было переводчика.

В таком случае, считает Александр Иванович и эти депутаты, что нужно сделать: суд, обнаруживая, что доказательств обвинения недостаточно, он не выносит оправдательный приговор. Он говорит: «Так, знаешь что, прокурор, плохо искали вы там. Вот ищите, может быть, что-то найдете.

А, может, вообще не в том месте искали. Может, искали, где светлей, может, еще кого-то найдете». Значит, оправдательный приговор не постанавливается…

Казнин: Он в СИЗО.

Резник: Он продолжает сидеть, но следствие начинает поиск истины. Истины такой абстрактной нет, есть столкновение двух позиций обвинения и защиты. Есть противоречие двух суждений противоположных – обвиняемый виновен и обвиняемый невиновен. И вот презумпция невиновности говорит, что недоказанная виновность приравнивается к доказанной невиновности.

Почему? Сомнения, которые остались после того, как следствие прошло, прокурор там все доказывал и доказывал, тем не менее, остались сомнения. И вот эти сомнения должны толковаться в пользу обвиняемого. Я улыбнулся. Презумпция невиновности этому депутату не нравится, ему хочется подкорректировать. Вообще-то презумпция невиновности и ее формула существует с 1789 года.

Впервые она была в Декларации прав человека и гражданина французской. И в таком виде она существует во всех международных актах – Декларации прав человека, Пакта в гражданских политических правах, Европейская конвенция по защите прав человека и в нашей Конституции. Но это не устраивают предварительное следствие.

Почему? По той причине, что они вообще хотят ликвидировать возможность оправдания человека в суде.

Казнин: Сейчас ведь и так оправдательных приговоров минимальное количество.

Резник: Я уточню. Действительно, в профессиональном суде оправдание – редкие гости.  В данном отношении я поэтому и оговорился, что де-факто наш суд находится в этом строю, но все-таки нужно де-юре его включить.

Казнин: Это и есть, по вашему мнению, включение де-юре?

Резник: Естественно. Давайте представим себе: вы – прокурор, вы не доказали мне, судье, что человек виновен, и я, смотря в ваши глаза преданно, говорю: «Я посылаю опять вам дело, поищите».

То есть суд из органа правосудия превращается в орган обвинения. Какие доказательства нужно собрать, как считает суд? Невиновности? Не надо собирать доказательства невиновности, человек считается невиновным.

Он пришел в суд уже невиновным.

Казнин: Это одна из строк в этой пояснительной записке про возвращение дела на доследование, но ведь в первую очередь речь идет о роли судьи, о том, что он теперь сможет устанавливать эту самую истину. Я просто предполагаю.

Резник: Такой абстрактной истины у нас нет. Предлагается судье принять участие в раскрытии преступления, в изобличении виновного.

Казнин: Или в оправдании.

Резник: Стоп. В оправдании момент такой. Если бы вам я так сказал: «Вот я не буду вас оправдывать, потому что вы не можете доказать свою невиновность». Как вы к этому отнесетесь? Можно доказать позитивно, что человек что-то совершил, но очень редко можно доказать, что человек ничего не совершал.

Единственное позитивное доказательство, которое полностью говорит, что человек невиновен – это алиби. Вы говорите: «Как? Я был в другом городе», подтверждается. Вот у нас был такой институт возвращения дела на доследование в советском правосудии.

Кстати, понятие истины не было в УПК, но был принцип полного, объективного, всестороннего исследования материалов дела, и эта задача – раскрыть преступление и изобличение виновного – ставилась перед оперативными работниками следствием, прокуратурой и, заметьте,  судом. Это называется инквизиционный или следственно-розыскной тип судопроизводства.

А состязательный основан на том, что функции разграничены: вот – орган обвинения, вот – защита. И суд для того, чтобы быть справедливым судом, решает спор между этими двумя сторонами. Наше УПК, они же просто морочат головы людям и воспрещают суду задавать вопросы. После того, как совершили допрос стороны, суд по своей инициативе может назначать экспертизу, осмотры определенные.

То есть суд, извините, вовсе не со связанными руками в этом отношении. Но они хотят, чтобы суд под ручку с этим обвинением шел. Помните, как в фильме Абуладзе, как прокурор и судья вместе играют «Польку бабочку», а обвиняемый осуждается.

Казнин: Ссылаются на то, что это романо-германская, более близкая нам модель. Это я читаю пояснительную записку.

Резник: Морочат они головы. Понимаете, о чем речь идет? Есть такое слово «истина», повторяю, и в уголовно-процессуальном уложении Российской империи. Что это означает? Вот я говорю вам, что пока нет конкретного человека, разные версии выдвигаются, кто совершил.

Очень часто раскрывают преступления, дальше появляется конкретный Иванов, его берут, его сажают, говорят: «Мы считаем, что ты совершил преступление». Дальше направляют дело в суд.

Извините, какой суд, германский, итальянский может направить дело на доследование и сказать: «Вы плохо искали»? Нет такого суда в Европе, понимаете, какая ситуация. Может быть, ситуация изменения обвинений в суде, изменения квалификации – это самостоятельный вопрос.

Казнин: Это тоже есть в пояснительной записке.

Резник: Минуточку, это немножко другое. Наш Конституционный суд, который я очень позитивно оцениваю в целом его деятельность, он дал петуха недавно там. Но это не имеет отношений к нашему непосредственному вопросу.

То есть вы понимаете, да, что суд не может остаться органом правосудия, который решает спор между обвинением и защитой, он превращается в орган обвинения. Они говорят: «Как? Вот бывает, что защитники халтурят, они не защищают и прочее».

Обязанность доказывания не лежит на стороне защиты. Знаете, говорят: «Адвокат должен быть активен». Я отвечаю: «Адвокат не активный и не пассивный, он другой».

Вот есть дела (я говорю, как, наверное, не последний защитник в этой стране), когда нужно активно работать адвокату, а есть дела, в которых я просто сижу и смотрю на прокурора…

Казнин: И это работает на вас.

Резник: Этот идиот сделает все. В таком случае у английских адвокатов втакого рода делах есть одна фраза, барристер встает и произносит фразу: «Ваша честь, или присяжные, обвинение не стоит ответа». Думаю, что Александр Иванович об этом знает. Но этот депутат вряд ли что-то в процессе соображает.

Казнин: Идеальную ситуацию представим – независимый суд, независимый судья. Вот если он будет пользоваться этим законом.

1. Резник: Каким?
2. Казнин: Который сейчас внесен …
3. Резник: Минуточку, вот конкретно. Он может пользоваться, в таком случае, если судья…
4. Казнин: Вот нет этой связки прокуратура, Следственный комитет и суд.

Резник: Я могу вам сказать. Наверное, 2% оправдательных, даже точнее надо высчитывать, говорят, что 1%.

Казнин: Говорят, 1%.

Резник: Потому что половина дел у нас разрешается в особом порядке, когда нет спора между обвинением и защитой. А если отталкиваться от этих дел, в которых обвиняемый виновность не признает… Что такое 2%? В судах присяжных 20%.

Почему? Профессиональный судья изначально заряжен на обвинение, но этого мало Следственному комитету, понимаете, какая ситуация. Их травмируют этот ничтожный процент оправдания. Они говорят: «Суд, ты нам помоги. Что ты нас позоришь? Мы же прокуратура, следствие, мы столько работали».

А судья говорит: «Стоп, два года вы расследовали и ничего не собрали».

Казнин: Генри Маркович, вы исходите из того, что Следственный комитет и прокуратура травмирует, а если исходить из обратного, что пытаются изменить что-то в лучшую сторону. Я просто пытаюсь понять сейчас логику. Если не брать за основу то, что вы говорите.

Резник: Да нет…

Казнин: То есть, нет этого?

Резник: Вы поймите, их не интересуют никакие принципы, истины, состязательности. Ими движет интерес определенный, чтобы суд фактически участвовал вместе с ними в изобличении обвиняемого.

Казнин: Сейчас и так очень много на это жалоб.

Резник: Я написал статью, такую большую статью, она опубликована в «Библиотеке криминалиста» – это такой журнал. Извините за саморекламу, просто на нее ссылаюсь, самоцитирую. Я написал так: «Институт объективной истины как прикрытие репрессивности правосудия».

Я закончил статью таким образом, что всего 1% травмирует наших пинкертонов. Какие все-таки нежные души у наших следователей. Понимаете, речь идет вот о чем. Я не устаю повторять, был такой известный юрист, лорд, он говорил так: «Большое заблуждение делить дела на черное и белое.

Значительная часть дела – серая». Вот что такое доказательство в уголовном процессе? 95% – показания людей. Эти средства изначально не настолько совершенны, чтобы во всех случаях устанавливать эту самую истину, то есть просто констатировать, было или не было.

Что делать вот с этими, с этой категорией дел? По презумпции невиновности…

Казнин: Оправдывать.

Резник: Разумеется. А они хотят: «Нет, вы толкуйте в нашу пользу. Вы войдите в наше положение, нам тяжело, эти обвиняемые, виновные, если они признают, защитников там нанимают, эти адвокаты страшные». Посмотрите, что сейчас происходит в отношении адвоката Мурата Мусаева.

Казнин: Еще дождемся принятия или неприятия этого законопроекта.

Резник: Я исключаю принятие закона. Я вообще по жизни пессимист, но в данном случае я полагаю, что там есть юристы все-таки, которые не подвергнут себя, извините, себя такому позору.

Данный материал опубликован на сайте BezFormata 11 января 2019 года,ниже указана дата, когда материал был опубликован на сайте первоисточника!

Виновен! Суды превратят в органы обвинения

Заместитель председателя комитета Госдумы по уголовному, гражданскому и арбитражному праву Александр Ремезков внес на рассмотрение законопроект, разработанный Следственным комитетом России, который значительно изменит роль российских судов.

Прежде всего, законопроект интересен тем, что в нем фактически отсутствует понятие «презумпция невиновности». Вместо нее документ предлагает судьям искать «объективную истину» и лишь за ее отсутствием считать обвиняемого невиновным.

Такие меры, считают в СК, должны заменить англо-американскую систему судейства на романо-германскую.

  То есть вместо того, чтобы выступать пассивным наблюдателем и следить за порядком, судьи будут принимать активное участие в судебном процессе, основываясь в первую очередь на собственных достоверных знаниях о преступлении.

Позволят ли эти меры сделать суд более справедливым, объективным и честным? Мнения экспертов на этот счет разделились. Как считает один из авторов этой инициативы Георгий Смирнов, сейчас судьи вынуждены принимать решения по тому или иному делу, исходя из того, насколько обвинение или защита подготовились к процессу.

С принятием нового законопроекта виновность или невиновность подсудимого будет устанавливаться на основе объективной, а не формально-юридической истины, которая может и не соответствовать действительности.

«Мы предлагаем, чтобы судья, увидев, что какая-то сторона недоработала, смог вмешаться, чтобы сбалансировать это неравенство», — сказал он в интервью РБК Daily.

Между тем президент Адвокатской палаты Москвы и член Общественной палаты Генри Резник придерживается противоположной точки зрения: «Дурят нашего собрата-гражданина», — заявил он в эфире телеканала .

По его словам, главным идеологом нового законопроекта о судах является глава СКР Александр Бастрыкин, который хочет, чтобы судьи действовали заодно с органами обвинения, а презумпция невиновности перестала существовать.

Резник объяснил, что если сейчас недоказанная виновность является доказанной невиновностью, то с принятием законопроекта возможность оправдания человека в суде будет фактически ликвидирована. Вместо этого судья отправит прокурора на поиск новых доказательств, отправив дело на доследование.

Соглашается с Генри Резником и адвокат Элина Каширина, которая заявила «Ленте.ру», что предусмотренные в законопроекте изменения  уничтожат российское правосудие.

По ее словам, сейчас адвокатам достаточно сложно донести до суда свои доводы, поскольку судьи к ним даже не прислушиваются, ставя во главу угла доводы обвинения, а новый закон значительно занизит роль адвокатов.

В то же время адвокат Дмитрий Дубровин, представляющий интересы двух фигурантов «болотного дела», заявил, что «объективная истина» — это расплывчатое понятие, которое можно трактовать по-разному, в том числе так, как это выгодно обвинению.

Противники законопроекта считают, что он полностью ликвидирует оправдательные приговоры, которые и без того выносятся достаточно редко. Однако Георгий Смирнов считает, что ситуация будет обстоять с точностью до наоборот. По его словам, суды гораздо чаще будут вставать именно на сторону обвиняемых.

Он объяснил, что сейчас большинство обвиняемых предпочитают бесплатных адвокатов, которые не заинтересованы в поиске доказательной базы невиновности своего подзащитного.  Именно поэтому, считает он, в России столь огромный процент обвинительных приговоров. С принятием нового закона судья сможет отправить недобросовестного адвоката собирать доказательства по делу.

Впрочем, точно так же он может поступить и с прокурором, о чем и говорил Резник.

Если исходить из примеров нынешней судебной практики, то за редким исключением судьи встают на сторону обвинения. В качестве примера можно привести «болотное дело» или обвинительный приговор Pussy Riot.

Что касается исключений, то здесь в качестве примера можно привести большую часть дел в отношении чиновников, дела против которых либо разваливались за неимением доказательной базы, либо им выносили достаточно мягкий приговор (интересно, кстати, как там продвигается дело против Анатолия Сердюкова).

 Поэтому оправдана критика в адрес нового законопроекта или нет, будет зависеть от судей и их решений. Конечно, если закон одобрят. 

Алексей Ковальский